skurlatov в Древо Жизни и Книга ЖизниПо российскому телеканалу История смотрел документальную ленту про Эрнста Иосифовича Неизвестного «Моя свобода — одиночество», много нового узнал, хотя застал и пережил ключевые события удивительного послевоенного времени, когда субъектно творил свою жизнь и свои скульптуры этот мой пассионарный соотечественник (он родился 9 апреля 1925 года, так что на днях ему исполнится 90 лет). Вообще история СССР — самый тёмный период отечественной судьбы, почти сплошное ангажированно-антисоветское её восприятие. Кстати, недавно по тому же телеканалу История смотрел исповедания много лет вращавшегося в верхах Валентина Фалина про Сталина, Хрущева, Брежнева, Андропова и Горбачева, приоткрывались пласты взаимоотношений и рождения решений, все сообщаемые факты нуждаются в верификации, систематизации и концептуализации, задача захватывающая, её не решить с просоветски или антисоветски ангажированных позиций, необходим субъектный бесстрастный взгляд, то есть правоверный.
Главное в Эрнсте Неизвестном - его способность к поступку, перешагивание страха перед господами мира всего. Так, в 1962 году он встал поперёк Никиты Хрущева, которого тогда досубъектная масса боготворила не менее, чем ныне боготворит Владимира Путина. И он, боевой фронтовик, из всех советских текстов больше всего ценит Устав пехоты, перекликающийся с моим Уставом нрава (1965), и правильно отмечает, что командир на поле боя должен ставить чёткие цели и отдавать твердые команды, то есть не вилять, ибо виляния всегда на руку врагу.
Почему же я, такой вроде бы активный, в студенческие годы во второй половине 1950-х годов миновал его круг, да и в 1962 г., когда вместе с Юрием Луньковым и Игорем Кольченко создавал собравший цвет шестидесятников свободный Университет Молодого Марксиста, не вышел на Эрнста Неизвестного? А на Илью Глазунова - вышел.
Дело в разделении тогдашней интеллектуальной элиты на два фланга — условно говоря, на «проеврейский» и на «прорусский». Сталин после войны педалировал «национальную гордость великороссов», всячески выпячивался русский приоритет во всём, и я в школе вместе с тем же Игорем Кольченко и другими одноклассниками упивался ратными и созидательными подвигами своих русских предков и даже негодовал на Сталина утрату Югославии. И тут Сталин стал бороться с безродными космополитами и возникло «дело врачей», что весьма сплотило евреев и зарядило их энергией самоутверждения. Наша семья проживала в то время в одной квартире с еврейской семьёй Ревзиных (?), две женщины на одной кухне, конфликты неизбежны, доходило до драк, я встревал, помню рукава своей рубашки, по локоть замызганные еврейской кровью, затем суд, оправдали, однажды попал в поликлинику к врачу-еврею, тот был в курсе конфликта и мне резко высказал свой негатив в мой адрес. В то же время дружил с евреями-одноклассниками и посещал квартиры замечательных своих учительниц-евреек (по литературе и химии) и вообще не отличался никогда антисемитизмом - признаться, от рождения уважаю все народы, интересуюсь ими.
Страх перед Сталиным закрепил еврейскую социальную премудрость, их этнокультурная солидарность придала им конкурентное преимущество перед более рассыпанными русскими, и так возникли два вышеупомнянутых «фланга» на верхних этажах советского общества, в том числе в МГУ, в который я поступил в 1955 году. Я не мог не заметить, что мои однокурсники еврейского происхождения легче сближались друг с другом, чем мы, русские. И некоторые еврейские преподаватели уделяли соплеменникам больше внимания, чем нам. А некоторые русские преподаватели оппонировали еврейским. Вспоминаю зачёт по статистической физике, принимал его Лев Ландау. По пути к моей скамье он подсел к моему одногруппнику-еврею, которого я не считал сильнее себя, и очень мило с ним беседовал о чём-то, не заглядывая даже в его письменный ответ. И автоматом поставил ему зачет. Затем он подошел ко мне и наклонился над моими записями и сразу сказал - «Подготовьтесь ещё, приходите в следующий раз!» Тон был уничтожающий, умышленно или инстинктивно рассчитанный на психологическое травмирование, что мне очень не понравилось. Явная же несправедливость — еврею поставил зачет не глядя, а меня не глядя размазал. Но делать нечего, вышел из аудитории, мне кто-то из других тоже пострадавших от Ландау русских одногруппников посоветовал пойти к преподавателю, который в тот день дежурил в гардеробе, но имел право принимать зачеты по статам. Я спустился в цоколь физфака, подошел к русскому преподавателю, объяснил ситуацию, показал свой письменный ответ на заданный вопрос, преподаватель с пониманием ознакомился и зачет мне поставил.
Из сегодняшней передачи об Эрнсте Неизвестном узнал о собраниях у него в мастерской в те годы, завсегдатаем там был и Лев Ландау, и надгробный бюст знаменитому физику-нобелиату создал Эрнст Иосифович, у меня нет сомнений в достоинствах Ландау-ученого, но передаю факт по Ранке «как это было на самом деле».
Будучи с 1962 года аспирантом Института философии АН СССР, тесно общался с блестящими представителями советского фронтового поколения, к которому относился и геройски сражавшийся Эрнст Неизвестный. И начал я привлекать в Университет Молодого Марксиста прежде всего тех уважаемых мыслителей-фронтовиков, которых знал по ИФАН — Эвальда Ильенкова, Александра Зиновьева, Юрия Скачкова. А до Эрнста Неизвестного просто не добрался, хотя, думаю, он не отказался бы от наших задушевных заседаний. Из философов в его мастерской бывал тогда Мераб Мамардавшили, которого я тоже не успел привлечь. Зато с «проеврейского фланга» поступил мне сигнал примкнуть, и у меня состоялась по этому поводу бесела с египтологом Михаилом Коростовцевым. Но я не согласился вступать в их ложу, поскольку надо было давать обязательства перед нею и тем самым сковывать свою свободу рук. Тогда я отличался крайней самоуверенностью и полагал, что распространю свою организацию по всем уголкам СССР и всем странам мира и стану суверенным игроком. Коростовцев очень огорчился, и когда я написал «Устав нрава», то «проеврейский фланг» увидел в нём попытку фашизации советской молодежи и угрозу евреям. Поднялся гвалт, меня исключили из рядов КПСС и изгнали отовсюду и до сих пор зовут «фашистом».
А вот к посиделкам у Ильи Глазунова на вершине его «моссельпромовской башни» напротив Дома журналиста я пристрастился. Так возникли в Москве два центра притяжения для интеллектуалов - «прорусско»-патриотическая мастерская Глазунова и «проеврейско»-либеральная мастерская Неизвестного. Из мастерской Глазунова вырос наш Русский клуб, поддерживаемый рядом деятелей ЦК КПСС. А «проеврейскую» компанию Коростовцева и ему подобных поддерживал влиятельный в ЦК КПСС «агент влияния» Александр Яковлев, мой давний враг.
Так что с Эрнстом Неизвестным я лично не пересекался, но зато пересекаюсь духовно, поскольку оба проникнуты «духом времени» (Zeitgeist). А время переломное, стремительное. Слабые души впали в деморализующий грех постмодернизма, в это болото между изжитым Веком Индустриализации-Социализации и наступающим Веком Модернизации-Субъектизации, а сильные пытаются обрести твердь Правой Веры. Впереди - эсхатологическое.
Сверхзадача Эрнста Неизвестного — художественно осмыслить-выразить бытийную интуицию Древа Жизни. Мало кто понимает замысел, а он чует, что рожден для его воплощения. Мой же правоверный бытийный замысел — Книга Жизни. Древо Жизни и Книга Жизни сопряжены и даже схожи «ветвистостью». Я под Древом Жизни понимаю Архипрограмму бытия сущего, которую воссотворяет человечество=Богочеловечество для сопряжения Точки Конца Омега с Точкой Начала Альфа (Круг Времени = Вечное Возвращение) в высшем эсхатологическом акте рукотворного (т.е. свершаемого «жрецами» правоверия) Богосаможертвоприношения. В Архепрограмме — все этапы саморазвертывания Вселенной, все живые существа, траектории судеб всех людей. И Архипрограмма - не просто колонки чисел и всяких знаков программирования, а какой-то более сложный вид как бы «объемного» или «топологического» программирования. Ведь основоположник программирования-оцифрования всего на свете Пифагор имел в виду под числами не обычные порядковые числа, а некие геометризированные «фигурные». Они ветвятся и более приспособлены для программирования многообразия одушевленного макрокосмоса в его саморазвертывании во времени и в его сосуществовании с воздействующими на него наделёнными свободной волей микрокосмосами-людьми. Видимо, Эрнст Неизвестный попытался изваять Скульптуру, предвосхищающую образ такой разветвлённой саморазвертвывающейся-бутстрепирующей Архипрограммы.
А инвентаризация-систематизация-каталогизация всего сущего, без чего невозможна Архепрограмма, - функция Книги Жизни, прообразом которой является Панлог http://panlog.com/page/panlog
Главное в Эрнсте Неизвестном - его способность к поступку, перешагивание страха перед господами мира всего. Так, в 1962 году он встал поперёк Никиты Хрущева, которого тогда досубъектная масса боготворила не менее, чем ныне боготворит Владимира Путина. И он, боевой фронтовик, из всех советских текстов больше всего ценит Устав пехоты, перекликающийся с моим Уставом нрава (1965), и правильно отмечает, что командир на поле боя должен ставить чёткие цели и отдавать твердые команды, то есть не вилять, ибо виляния всегда на руку врагу.
Почему же я, такой вроде бы активный, в студенческие годы во второй половине 1950-х годов миновал его круг, да и в 1962 г., когда вместе с Юрием Луньковым и Игорем Кольченко создавал собравший цвет шестидесятников свободный Университет Молодого Марксиста, не вышел на Эрнста Неизвестного? А на Илью Глазунова - вышел.
Дело в разделении тогдашней интеллектуальной элиты на два фланга — условно говоря, на «проеврейский» и на «прорусский». Сталин после войны педалировал «национальную гордость великороссов», всячески выпячивался русский приоритет во всём, и я в школе вместе с тем же Игорем Кольченко и другими одноклассниками упивался ратными и созидательными подвигами своих русских предков и даже негодовал на Сталина утрату Югославии. И тут Сталин стал бороться с безродными космополитами и возникло «дело врачей», что весьма сплотило евреев и зарядило их энергией самоутверждения. Наша семья проживала в то время в одной квартире с еврейской семьёй Ревзиных (?), две женщины на одной кухне, конфликты неизбежны, доходило до драк, я встревал, помню рукава своей рубашки, по локоть замызганные еврейской кровью, затем суд, оправдали, однажды попал в поликлинику к врачу-еврею, тот был в курсе конфликта и мне резко высказал свой негатив в мой адрес. В то же время дружил с евреями-одноклассниками и посещал квартиры замечательных своих учительниц-евреек (по литературе и химии) и вообще не отличался никогда антисемитизмом - признаться, от рождения уважаю все народы, интересуюсь ими.
Страх перед Сталиным закрепил еврейскую социальную премудрость, их этнокультурная солидарность придала им конкурентное преимущество перед более рассыпанными русскими, и так возникли два вышеупомнянутых «фланга» на верхних этажах советского общества, в том числе в МГУ, в который я поступил в 1955 году. Я не мог не заметить, что мои однокурсники еврейского происхождения легче сближались друг с другом, чем мы, русские. И некоторые еврейские преподаватели уделяли соплеменникам больше внимания, чем нам. А некоторые русские преподаватели оппонировали еврейским. Вспоминаю зачёт по статистической физике, принимал его Лев Ландау. По пути к моей скамье он подсел к моему одногруппнику-еврею, которого я не считал сильнее себя, и очень мило с ним беседовал о чём-то, не заглядывая даже в его письменный ответ. И автоматом поставил ему зачет. Затем он подошел ко мне и наклонился над моими записями и сразу сказал - «Подготовьтесь ещё, приходите в следующий раз!» Тон был уничтожающий, умышленно или инстинктивно рассчитанный на психологическое травмирование, что мне очень не понравилось. Явная же несправедливость — еврею поставил зачет не глядя, а меня не глядя размазал. Но делать нечего, вышел из аудитории, мне кто-то из других тоже пострадавших от Ландау русских одногруппников посоветовал пойти к преподавателю, который в тот день дежурил в гардеробе, но имел право принимать зачеты по статам. Я спустился в цоколь физфака, подошел к русскому преподавателю, объяснил ситуацию, показал свой письменный ответ на заданный вопрос, преподаватель с пониманием ознакомился и зачет мне поставил.
Из сегодняшней передачи об Эрнсте Неизвестном узнал о собраниях у него в мастерской в те годы, завсегдатаем там был и Лев Ландау, и надгробный бюст знаменитому физику-нобелиату создал Эрнст Иосифович, у меня нет сомнений в достоинствах Ландау-ученого, но передаю факт по Ранке «как это было на самом деле».
Будучи с 1962 года аспирантом Института философии АН СССР, тесно общался с блестящими представителями советского фронтового поколения, к которому относился и геройски сражавшийся Эрнст Неизвестный. И начал я привлекать в Университет Молодого Марксиста прежде всего тех уважаемых мыслителей-фронтовиков, которых знал по ИФАН — Эвальда Ильенкова, Александра Зиновьева, Юрия Скачкова. А до Эрнста Неизвестного просто не добрался, хотя, думаю, он не отказался бы от наших задушевных заседаний. Из философов в его мастерской бывал тогда Мераб Мамардавшили, которого я тоже не успел привлечь. Зато с «проеврейского фланга» поступил мне сигнал примкнуть, и у меня состоялась по этому поводу бесела с египтологом Михаилом Коростовцевым. Но я не согласился вступать в их ложу, поскольку надо было давать обязательства перед нею и тем самым сковывать свою свободу рук. Тогда я отличался крайней самоуверенностью и полагал, что распространю свою организацию по всем уголкам СССР и всем странам мира и стану суверенным игроком. Коростовцев очень огорчился, и когда я написал «Устав нрава», то «проеврейский фланг» увидел в нём попытку фашизации советской молодежи и угрозу евреям. Поднялся гвалт, меня исключили из рядов КПСС и изгнали отовсюду и до сих пор зовут «фашистом».
А вот к посиделкам у Ильи Глазунова на вершине его «моссельпромовской башни» напротив Дома журналиста я пристрастился. Так возникли в Москве два центра притяжения для интеллектуалов - «прорусско»-патриотическая мастерская Глазунова и «проеврейско»-либеральная мастерская Неизвестного. Из мастерской Глазунова вырос наш Русский клуб, поддерживаемый рядом деятелей ЦК КПСС. А «проеврейскую» компанию Коростовцева и ему подобных поддерживал влиятельный в ЦК КПСС «агент влияния» Александр Яковлев, мой давний враг.
Так что с Эрнстом Неизвестным я лично не пересекался, но зато пересекаюсь духовно, поскольку оба проникнуты «духом времени» (Zeitgeist). А время переломное, стремительное. Слабые души впали в деморализующий грех постмодернизма, в это болото между изжитым Веком Индустриализации-Социализации и наступающим Веком Модернизации-Субъектизации, а сильные пытаются обрести твердь Правой Веры. Впереди - эсхатологическое.
Сверхзадача Эрнста Неизвестного — художественно осмыслить-выразить бытийную интуицию Древа Жизни. Мало кто понимает замысел, а он чует, что рожден для его воплощения. Мой же правоверный бытийный замысел — Книга Жизни. Древо Жизни и Книга Жизни сопряжены и даже схожи «ветвистостью». Я под Древом Жизни понимаю Архипрограмму бытия сущего, которую воссотворяет человечество=Богочеловечество для сопряжения Точки Конца Омега с Точкой Начала Альфа (Круг Времени = Вечное Возвращение) в высшем эсхатологическом акте рукотворного (т.е. свершаемого «жрецами» правоверия) Богосаможертвоприношения. В Архепрограмме — все этапы саморазвертывания Вселенной, все живые существа, траектории судеб всех людей. И Архипрограмма - не просто колонки чисел и всяких знаков программирования, а какой-то более сложный вид как бы «объемного» или «топологического» программирования. Ведь основоположник программирования-оцифрования всего на свете Пифагор имел в виду под числами не обычные порядковые числа, а некие геометризированные «фигурные». Они ветвятся и более приспособлены для программирования многообразия одушевленного макрокосмоса в его саморазвертывании во времени и в его сосуществовании с воздействующими на него наделёнными свободной волей микрокосмосами-людьми. Видимо, Эрнст Неизвестный попытался изваять Скульптуру, предвосхищающую образ такой разветвлённой саморазвертвывающейся-бутстрепирующей Архипрограммы.
А инвентаризация-систематизация-каталогизация всего сущего, без чего невозможна Архепрограмма, - функция Книги Жизни, прообразом которой является Панлог http://panlog.com/page/panlog